«Попробовать узнать, кем был Мёллер ван ден Брук, это все равно, что задать вопрос судьбе Германии". Эти слова, произнесенные той, которая была его супругой (1), с трагической точностью подходят к фигуре этого теоретика неоконсерватизма, о котором до сих пор так мало известно, этого представителя "третьей силы" - Консервативной революции - которая так и не смогла никогда обрести воплощение в политической сфере, и с которой начиная с 1933-35 годов национал-социалисты боролись также, как прежде с ней боролись сторонники либеральной парламентской демократии в Веймарской республике.
 
Артур Мёллер ван ден Брук родился в Солингене в Вестфалии 23 апреля 1876 года. Его отец, Оттомар Виктор Мёллер, родом из Эрфурта, советник управления строительства, был архитектором в королевской администрации Пруссии (королевский Baurat). Отслужив как офицер в прусской армии в 1866-70 гг. (в то же самое время как и его брат Рудольф), он получил задание построить самую современную для Германии того времени тюрьму. Происходя из Тюрингии (как Лейбниц, Лессинг и Ницше), его род обосновался в области Гарца вблизи от Нордхаузена в начале 19 века, и имел средь своих представителей офицеров, чиновников и земельных собственников, а также множество лютеранских пасторов. Как и многие из числа видных представителей протестантской буржуазии, выросшей после 1848 года, Виктор Мёллер испытывал живое восхищение Шопенгауером, и поэтому, конечно, неудивительно, что он дал своему сыну, который, впрочем, особо не ценил это (2), имя автора "Мира как воля и представление". Что касается его супруги, урожденной Элизы ван ден Брук, женщины выдающейся красоты и наделенной великолепным художественным чувством, она принадлежала к рейнской нидерландско-испанского происхождения.
 
Росшему в протестантской среде, одновременно лютеранской и реформистской, Мёллеру в 1890 году, когда Бисмарк ушел в отставку, исполнилось четырнадцать лет. Его юность, прошедшая в Дюссельдорфе, особенно известна из воспоминаний его первой жены, Хедды Маасе, которая была также его подругой юности. Она описывала его как юношу "постоянно задумчивого и часто погруженного в мечты", имевшего склонность к меланхолии (он редко смеялся). Также ему, несмотря на его «проницательный ум и неудержимый идеализм", совсем не удавалось играть роль хорошего ученика, учитывая то, что у него было столько других вещей, чтобы заниматься ими, кроме домашних заданий. Это поколение, которое называли поколением конца века, каждую литературную новинку воспринимало как событие государственной важности, поглощало социальную, а значит новую, лирику и постоянно искало совета и поддержи у Ницше. "В течение месяцев и даже лет, - добавляет Хедда Маасе, - он появлялся после полудня точно в пять часов в доме у моего отца, всегда молча садился в один и тот же угол дивана, и именно в этот момент в кругу товарищей по учебе завязывалась живая, зачастую ожесточенная, дискуссия по проблемам общественной жизни, которые начинали связываться с литературой и искусством".
 
Молодой Артур, который, как говорят, был расстроен плохим гороскопом, на самом деле был трудным ребенком - можно сказать, почти бунтарем, - который быстро заставил своих родителей оставить надежду увидеть его кадровым военным. Три года до получения аттестата бакалавра он бросил лицей в Дюссельдорфе, а до этого в одной из самых крупных городских газет он анонимно опубликовал статью, которая была крайне враждебной по отношению к местным художникам. В этой статье он поведал о сильном впечатлении, произведенном на него выставкой творений Эдварда Мюнха. Был ли его уход добровольным? Или, напротив, Мёллер был исключен дирекцией лицея? Хедда Маасе (письмо Фрицу Штерну от 12 сентября 1959 года) склоняется в пользу первой гипотезы. Но его вторая жена, Люси Мёллер ван ден Брук, была уверена (письмо Фрицу Штерну от 8 августа 1951 года), что он был изгнан из заведения за то, что показал независимый дух и немного слишком личного любопытства. Статья о Мюнхе была только предлогом. "Подлинные причины, по которым он оставил гимназию в Дюссельдорфе, - писала она, - происходили из его творческого восприятия жизни. (...) Университетская рутина вызвала в нем отвращение. (...) Он хотел пополнять свои знания скорее из путешествий, а не из книг. Он говорил, что он по природе своей наблюдатель (ein Augenmensh)". Точно такого же мнения придерживался и Пауль Фехтер (3).
 
Начались годы странствий - Wanderjahre. В апреле 1895 года Мёллер вначале направляется в Эрфурт, к родителям, чтобы сдать экзамены на аттестат зрелости. Хедда Маасе, ставшая официально его невестой, сопровождала его в путешествии. Но молодой человек вновь столкнулся со школьными трудностями. В 1896 году на Пасху он переезжает в Лейпциг, где скоро ведет богемный образ жизни. Записавшись в университет, он только очень нерегулярно посещает лекции специалиста по психологии Вильгельма Вундта и историка Карла Лампрехта. На деле, именно в значительной мере путем самообразования он обогащает свои знания. "Его университетами, - писал Герд-Клаус Кальтенбруннер, - были литературные кафе, театральные премьеры, мастерские художников-авангардистов, выставки и бесчисленные белые ночи, благодаря которым он увеличивал познания в области литературы и истории искусства (4). В Лейпциге Мёллер познакомился с поэтом-лириком и символистом Францем Эверсом и с историком искусства Хансом Мерианом, преемником приверженца натурализма Германа Конради на посту главы редакции журнала «Гезельшафт». Именно в этом издании, считавшимся авангардистским, он опубликовал свои первые литературные статьи, посвященные современной драме и лирическим произведениям Ричарда Демеля и Пржибишевского (5).
 
В том же самом 1896 году, в месяце августе, Мёллер в возрасте двадцати одного года женился на Хедде Маасе и обосновался в Берлине. Наследство его дедушки по материнской линии позволило молодой паре перебраться в маленькую виллу на берегу озера Тегель. По правде говоря, Мёллер не особенно любил столицу рейха, которая, по его мнению, была только тенью своего великого прошлого, и он только ошибался на счет ложного «национального» пафоса «поколения 1888 года». Но именно здесь он начал по-настоящему принимать участие в политической и литературной жизни своего времени. После своего прибытия в Берлин он завязал контакты с различными кругами приверженцев модернизма в литературе. Прежде всего он посещает кафе «Черный поросёнок», где собирались Рихард Демель, Франц Эверс, пианист и композитор Конрад Анзорге, Август Стриндберг и другие скандинавские писатели. Также он знакомится с анархистами вроде Ведекинда, приверженцами натурализма, такими как Герхард Гауптман и формалистами наподобие Стефана Георге. Равным образом Эверс познакомил его с Рудольфом Штейнером, отцом антропософии, художником Фидусом, который будет одним из видных представителей молодежного движения (Mouvement de jeunesse), Вильгельмом Лентродтом, Петером Хиллом, Людвигом Шарффом, Максом Даунтендеем, Францем Зервесом, Вилли Пастором, Арно Хольцем и т.д. Чтобы найти средства к существованию, он вместе со своей женой занимался переводом ряда авторов: Даниэля Дефо, Томаса де Квинси, Бодлера, Ги де Мопассана, Барби д'Оревилля, Эдгара По (6). Он сотрудничал также с изданием «Цукунфт» Максимилиана Гардена и начиная с 1899 года публиковал свои первые настоящие работы, написанные им самим. В 1902 году он издает книгу под заглавием «Варьете», содержащего анализ вошедшего в моду жанра, представленного творчеством Ведекинда. В том же самом году под заглавием «Современная литература» десять уже ранее по отдельности опубликованных и посвященных современным авторам монографий (7). Эти очерки имеют разную ценность, но Мёллер выступил здесь достаточно уверенно. «Для такого молодого человека это (…) впечатляющее достижение», - так прокомментировал это Фриц Штерн. Мёллер писал об авторах, чья известность и талант давно уже были широко признаны, речь шла о Герхарте Гауптмане, Стефане Георге, Гуго фон Гофманстале, Петере Альтенберге, Франце Ведекинде, Максе Даутендее, Рихарде Демеле и о молодых поэтах вроде Альберта Момбера и Станислава Пржибишевского. Книга содержала критику импрессионизма в литературе, но прежде всего критику натурализма, представленного Арно Гольцем, которого Мёллер упрекал в том, что тот понимал задачу писателя в простом отображении реальности. У Мёллера равным образом сквозила явная неприязнь по его отношению к вильгельмовскому обществу, с его культурным «мещанством», буржуазной показухой, дешевым патриотизмом и социальными контрастами. Эта первая часть творчества Мёллера представляла собой нечто вроде «фотографического отображения духа конца века» (Армин Мелер).
 
В это время Мёллер ван ден Брук еще, собственно говоря, не занимался политикой. Однако он читал работы Хьюстона Стюарта Чемберлена, автора «Происхождения 19 столетия» (будучи далеким от того, чтобы разделять все его взгляды) и особенно Юлиуса Лангбена, немца, «безумного от Рембрандта», который произвел на него большое впечатление. Но влияние, которое в наибольшей степени ощущается у него, это влияние Ницше, которому он к тому же посвятил первый том серии своих литературоведческих статей. Поэтому (в «Современниках») он напишет: «Ницше стал нашим Руссо» и добавит: «И современное естествознание и техника были нашей революцией». У автора «Заратустры», сочинения, которое он превозносил в 1896 году как самую великую книгу века, ему нравилось прежде всего то, что он определил литературу как «жизненную функцию» и в тоже время как выражение «общественной веры». Противопоставляя «пьянящий оптимизм» Заратустры шопенгауеровскому пессимизму, он видел в Ницше того, кто сумел призвать инстинктивную жизненную силу, чтобы порвать с реакционным пристрастием к прошлому, который превозносил человека-гения и видел в искусстве средство возрождения всего общества. Касательно Ницше, писал Рой Паскаль, он был убежден, что тот принадлежа будущему, является по своей сущности революционером, не имеющим предшественников, и о нем невозможно судить по меркам прошлого, и что будущее «за гранью добра и зла» (8). «Варьете» содержит к тому же критику «яда» христианства, явно вдохновленную Ницше. Но зато Мёллер отбрасывает тему сверхчеловека, который для него является чем-то слишком неопределенным и которого он интерпретирует как выражение чувства личной неудовлетворенности, испытываемого его создателем. Видно, что уже в этих первых работах появляются темы, которые Мёллер разовьет позже на систематической основе, к ним относятся яростная критика буржуазных ценностей и неприятие преклонения перед прошлым. Мёллер не колеблясь возносит хвалу всем новаторским течениям своего времени. Он поддерживает модернистские тенденции в архитектуре и в области изобразительного искусства, с энтузиазмом пропагандирует принципы разрыва с прошлым. Он пишет две статьи для журнала «Югенд», который дал свое название модерну (Jugendstil) или арт нуво — «новому искусству» (9). Позднее он будет выражать свои симпатии к экспрессионизму, затем к итальянскому футуризму (10). Как пишет Денис Гельдель, «Мёллер неоспоримо делал реверансы в сторону авангарда, при разрыве с официальным академизмом, и он, если оставить в стороне более сложный казус Ницше, хотел быть выразителем духа современного индустриального общества» (11). А значит, Мёллер отвергает культурный пессимизм. Современность, на его взгляд, это обещание, которое, на его взгляд, исполняют «великие бунтовщики», которые испытывают «побудительные интуиции» и находят в глубинах их души и их поэтического воображения достаточно возможностей, чтобы противопоставить посредственности, царящую в их эпоху, преимущественные права духа (12).Уже в «Варьете», добавляет Гедель, [Мёллер] категорически утверждал, что современность не есть нечто упадническое, и отвергал тип декадента-пессимиста, который черпает наслаждение в своем декаденстве, точно также для него был неприемлем современный культурный пессимизм, которому он противопоставлял осязаемые достижения современности, по отношению к которой эпоха, в которую жили наши предки, представляет скорее «плохие старые времена»! И в 1912 году он с яростью обрушивается на критиков современности, на менторско-пасторальных Zeitanklaeger, которые нападают на цивилизацию, которая их окружает, потому что они чувствуют себя плохо в своей шкуре (13).
 
Параллельно этому, у Мёллера проявляется уже явная тенденция в явлениях литературной и художественной жизни немало симптомов, характеризующих дух эпохи. Для того чтобы узнать характер разных народов, утверждает он, искусство дает намного больше ключей, чем политические и общественные институты. «Как многие интеллектуалы конца века, - замечает Клеменс фон Клемперер, - Мёллер испытал влияние тезиса Буркхардта, народ не может в одно и то же время обладать великой культурой и политической значимостью» (14). Это выливается у него в примат эстетики: образ общества это прежде всего художественный образ. Вслед за Рихардом Демелем он проповедует страстную веру в предназначение искусства, вплоть до того, что от него можно было услышать, что оно даже может занять место религии. «У нас есть искусство, - писал Мёллер, - искусство, которое сделало религию излишней и дало гражданам современного мира уверенность, которую могла дать только вера в Бога» (15). Буржуазия, добавляет он, глубоко неспособна понять содержание искусства, потому что она не обладает чувством священного и потому что ей чужда всеобщая борьба, чьим проявлением также является искусство: «война великолепна и содержит в себе много больше человеческого достоинства, чем самовлюбленное самоудовлетворение. Борьба души и страстей дает нам наших самых великих королей и наших самых лучших героев. Вечный мир, единственное, что может нам дать ничтожная обывательская буржуазия, был бы только невыносимой скукой» (16). В том же самом году, в котором Мёллер публикует свой большой, относящийся к литературной критике очерк, одно событие резко изменит его судьбу. Осенью, едва закончив совместный с женой перевод романа «Молль Фландерс» Даниэля Дефо, Мёллер бежит во Францию через Швейцарию с намерением отправиться в Америку (мечта, которой никогда не суждено было сбыться). Слово «бежит» это не преувеличение. Но причины этого стремительного отбытия были несколько туманными. Его супруга, которая была в то время беременна, позже напишет эти пророческие строки: «Чтобы избежать невыносимых обстоятельств, в которые его поместила судьба (…) Мёллер ван ден Брук, невиновная жертва своих страхов, уехал в Париж, а я в своей сложной ситуации осталась одна» (17). В действительности, Мёллер просто решил уклониться от воинской повинности (18). Казарменная жизнь была полной противоположностью его идеалу, но это не помешает ему в удачный момент поехать на войну! - и антипатия, которую вызвала у него вильгельмовская бюрократия, была безграничной. И вот он непокорный изгнанник. Его брак, уже давший некоторую трещину, не пережил разлуки: вскоре после рождения сына 26 декабря 1902 года Хедда вновь выходит замуж за Херберта Оленберга, молодого драматического актера, которого Мёллер представил ей в 1901 году и от которого она родит ребенка в 1904 году (19).
 
В Париже Мёллер ван ден Брук вновь встретился с Францем Эверсом и Максом Даутендеем и познакомился с художником Эдвардом Мюнхом. Он постоянно посещает общество любителей изящных искусств, его можно встретить, чаще всего без гроша в кармане, в Клозери дэ лила (Closerie des Lilas). Но в то же время его взгляды становятся все более определенными. Вслед за многими немцами, именно оказавшись за границей, он по-настоящему осознает свою принадлежность к немецкой нации. Смотря на свою родину издалека, он по-новому видит и чувствует живое восхищение при виде противоречий, которыми она разрывается. Равным образом он поражен фактом, что Франция, в противоположность Германии, кажется «продумывает» свою политическую жизнь — и что эта политика оказывает решающее влияние на культуру. Именно в это время он начинает выступать с позиции национализма. Он никогда не связывал этот термин с какими-либо банальными шовинистическими настроениями, ни с пангерманизмом, с которым он не чувствовал почти ничего общего, но со ставшим полностью осознанным чувством солидарности с культурой, наследником которой он себя ощущал. Так понемногу эстет превращался в писателя, занимавшего определенную общественно-политическую позицию. Мёллер принялся за написание огромного труда, повествующего о жизни «Знаменитых немцев»: всего восемь томов, объединенных под названием «Немцы» (Die Deutschen), чья публикация растянется между 1904 и октябрем 1907 года. Если использовать выражение, к которому прибегнул Ханс Шварц, им владела амбиция быть нечто вроде «немецкого Плутарха». С ним произошли большие изменения. В письме от 16 февраля 1920 года, адресованном Фридриху Швайссу он напишет: «Я посвящал себя [отныне] самым разным вещам. Жизнь заменила литературу. Я был немцем, жившим за границей. Я ощущал, что между народами существуют различия. Я чувствовал, что мы накануне великого столкновения. Результатом было написание «Немцев», труда, имеющего образовательную ценность, который должен был привить нации национальное сознание, труда, в котором история подвергалась анализу с целью показать ее предназначение». Также это будет его первая книга, подписанная «Мёллер ван ден Брук». Восемь томов «Немцев» представляли собой сборники биографий великих людей, объединенных по принципу сходства: государственные деятели, философы, художники и т.д. Целый том посвящен Гете как человеку, воплощающему идеал немецкого духа. В этой серии, где чувствуется влияние Достоевского и также Карлейля и Эмерсона, Мёллер сопоставляет два великих типа, присущих духовной жизни: тип «проблематичный» (который воплощается в Гамлете Шекспира) и тип пластичный (который воплощается в Фаусте Гете) и стремится классифицировать эти персоналии по роли их вклада в становление национального самосознания. Именно в этом смысле «Немцы» представляют собой книгу, задуманную для того, чтобы дать немецкой нации «уверенность в себе», «книгу приготовления» (Vorbereitsbuch), учитывая грядущие события. Уже в первом томе Мёллер заново утверждает, выступая как полемист: «Нации необходим прилив свежей крови, восстание сыновей против отцов, замена пожилых молодыми» (20). Также именно в этой серии он делает набросок и начинает развивать свою критику либерализма: «Либерализм меньше всего имеет общего со свободой (…) Его свобода это только свобода для индивида стать посредственным человеком» (21). Но его обращение почти не будет услышано: в 1908 году на «Немцев» была только одна рецензия, появившаяся в разделе для детей одной берлинской газеты!
 
Мёллер также публикует очерк о берлинском театре и исследование в духе своего крупного литературоведческого труда, написанного в 1902 году, под названием «Современники», где он анализирует творчество некоторых зарубежных художников и писателей: Чемберлена, Макса Клингера, Эдварда Мюнха, Стриндберга, Родена, Метерлинка, Горького, д'Аннунцио, Теодора Рузвельта и т.д. «Французский театр», который выходит в серии монографических работ «Театр», издаваемой под руководством Хагеманна, подвел итог картинке, которую Мёллер адресовал французскому духу, который он считал жертвой разрушительного скептицизма и постоянной иронии, несовместимых с настоящим творчеством в сфере культуры. Работа Мёллера представляет собой фактически свидетельство обеднения и упадка французской театральной жизни. Во Франции, категорически заявляет Мёллер, нет условий, необходимых для возрождения театральной жизни! (22)
 
В «Современниках» продолжились размышления, начатые в «Немцах». Мёллер убежденно утверждает, что мы живем в межвременье, эпоху перехода, отмеченную наступлением новых расколов и появлением новой культуры. Этот самый период, который можно сравнить с междуцарствием, важно суметь распознать знамения, чей мир обширен. Подлинная свобода, говорил еще Гегель, состоит в том, чтобы понять природу необходимости момента. Мёллер, в свою очередь, заявляет, что человек тем больше является творцом, чем больше он чувствует все то, что является императивами настоящего времени, то есть что он может быть свободен, только стремясь к цели, которая прочно зависит от эпохи, определяющей его предназначение (23). Также устанавливается связь между отдельным индивидуумом и народом, к которому этот индивидуум принадлежит. Немецкое общество своего времени Мёллер отныне упрекает прежде всего в том, что оно создало пропасть между бесплодным в творческом отношении правящим слоем и творческими силами народа. Также он вновь прибегает к классическому противопоставлению «культуры» и «цивилизации»: «Культура обращена к духу, цивилизация — к желудку» (24). Наконец, он проявляет интерес к метафизике в духе псевдоэкзистенциализма, противопоставляя, вопреки всем модернистским тенденциям, преимущественные права Бога-Отца правам Сына: «Для кого Христос? Для сильных или для слабых, для ничтожных времен или для великих эпох человечества? Ответ на этот вопрос совести может быть только: для ничтожных времен и для слабых людей. Одна только наша гордыня могла бы нам воспрепятствовать беспрестанно призывать Христа. Все же он остается только Богом — даже если мы знаем, что он не существует» (25).
 
Живя в Париже скорее на птичьих правах, Мёллер знакомится с той, которая в ближайшем будущем станет его второй женой, юной латышкой Люси Керрик. Она, в свою очередь, сводит его с русским поэтом и мистиком Дмитрием Мережковским, под влиянием которого он погружается в чтение Достоевского. Это становится для него откровением. Молодой немецкий эмигрант обнаруживает существенную близость с великим русским писателем: определенная склонность к пророчествованию, критика «западнизма» (occidentalisme), чувство трагического — а также та идея, которая вскоре пробьет себе дорогу, согласно которой существуют «старые народы» и «молодые народы». Мёллер решает посвятить себя служению идеям Достоевского. Сумев убедить издателя Мюниха Рейнхарда Пипера, он при помощи сестры Люси, Лесс Керик, взялся за перевод всех произведений великого русского писателя. Переводное собрание его сочинений выходило с 1905 по 1915 годы в двадцати двух томах, будучи результатом совместных усилий Мёллера, Мережковского и «Е.К. Расина» (псевдоним сестры Люси). Первый том содержал перевод «Идиота». Для каждого произведения Мёллер писал обстоятельное введение. В одном из этих предисловий он представил Достоевского как «революционера от консерватизма». Переводчиков ждал большой успех: в 1922 году было продано 179 тыс. экз. (26). Этот огромный переводческий труд, который помимо всего прочего являлся неоспоримым интеллектуальным подвигом, не мог быть не связан с тем чарующим воздействием, которое Достоевский произведет на немецкую молодежь непосредственно до и после первой мировой войны (это было влияние, сравнимое с тем, которое немецкая философия имела на русскую интеллигенцию 19 века). Бердяев говорил, что человеческие души можно разделить на два типа: те, которым ближе Толстой и те, которых больше привлекает Достоевский. Для Мёллера и для большой части его современников Достоевский был очевидным примером для подражания, в противоположность «западному» либерализму и левацкому христианству Толстого — парадокс заключался в том, что это чувство внушило большому количеству молодых немцев вообще симпатию к Советскому Союзу, идеологи которого сделали совершенно недвусмысленный выбор в пользу Толстого (в ком Ленин увидел «зеркало русской революции»). Дело в том, что сразу после Великой войны «ориентация на Восток» (Ostorientierung) явилась для многих немецких националистов единственной возможной альтернативной порядку, установленному Версальским договором. «Русский человек, - скажет Рейнер Мария Рильке, - показывает мне в стольких примерах, как даже рабство и страдания, подрывающие постоянно все возможности сопротивления, не приводят с неизбежностью к погибели души. Состояние покорности для славянской души оказывается таким совершенным, что даже под самым тяжким гнетом, оно становится игрой, четвертым измерением ее бытия, в котором даже в обстоятельствах таких печальных, какие только могут быть, для нее открывается новая свобода, безграничная и несущая подлинную независимость». Россия Достоевского станет одной из отдушин для тех, кто отвергает Запад, будь ли то Запад, подвластный римскому папе или Запад восходящего англосаксонского могущества. Кристиан Моргенштерн так обобщил опыт, который он получил в результате знакомства с Достоевским: «После чтения его произведений только заново с трудом смотришь на путь, по которому идет Западная Европа». Благодаря автору «Идиота» и «Преступления и наказания» Германия не сможет более смотреть ни на Юг, ни на Запад, ни даже на Север, но только на Восток, этот Восток, который является одновременно географическим направлением, политическим выбором и «волшебным» миром, представлял модель для того, чтобы изменить облик западного упадка (27). Известно, что эта точка зрения будет доведена до крайности различными «национал-большевистскими» течениями и в особенности Эрнстом Юнгером, который напишет: «Россия нужна нам ни для временного, а для вечного союза (…). Именно эти два великих народа, русский и наш, в силах изменить лицо мира» (28).

Примечания

1.Lucy Moeller van den Bruck, « Erbe und Auftrag », в Der Nahe Osten, 15 octobre 1932, pp. 429-436.
2. Мёллер никогда не будет использовать свое имя в своих трудах, которые он будет сначала подписывать «Мёллер-Брук», а затем «Мёллер ван ден Брук».
3. Moeller van den Bruck. Ein politisches Schicksal, Frundsberg, Berlin 1934, pp. 19 ff.
4. « Vom “Preussischen Stil” zum “Dritten Reich” : Arthur Moeller van den Bruck », in Karl Schwedhelm (Hrsg.), Propheten des Nationalismus, List, München 1969.
5. Arthur Moeller van den Bruck, « Przybyszewski's “de profundis” », в Die Gesellschaft, mai 1896, pp. 664-669 ; « Vom modernen Drama », in Die Gesellschaft, juillet 1896, pp. 931-938 ; « Dehmels Lyrik », in Die Gesellschaft, février 1897, pp. 247-255.
6. Мёллер, который бегло говорил по-французски, по-английски и по-русски, проделал в этой области значительную работу, которую увенчало издание Эдгара По в десяти томах, вышедшее вслед за шестью томами повестей Мопассана. Его жена, которая оказывала ему активную помощь в этом деле, подписывалась «Хедда Мёллер-Брук». В это время Мёллер перевел следующие произведения: Barbey d'Aurevilly, Die Besessenen, 3 vol., J.C.C. Bruns, Minden 1900-02 ; Edgar Allan Poe, Werke, 10 vol., J.C.C. Bruns, Minden 1901-04 ; Barbey d'Aurevilly, Finsternis, Berlin 1902 ; Thomas de Quincey, Bekenntnisse eines Opium-Essers, Berlin-Leipzig 1902 ; Daniel Defoe, Glück und Unglück des berühmten Moll Flanders, 1903 ; Guy de Maupassant, Ausgewählte Novellen, 6 vol., Reclam, Leipzig 1919.
7. «Варьете» вначале должно было появиться под заглавием «Новый юмор» и составить одиннадцатый том серии «Современная литература».
8. « Revolutionary Conservatism : Moeller van den Bruck », в The Third Reich, Weidenfeld & Nicolson, London 1955, pp. 319-320.
9. « Bemerkungen über Zuloaga », in Jugend, 1905, 9 ; « Bemerkungen über Rodin », in Jugend, 1907, 47.
10. Cf. Arthur Moeller van den Bruck, « Die Probleme des Futurismus », in Der Tag, 18 juillet 1912 ; « Die radikale Ideologie des jungen Italien », in Deutsch-Österreich, 1913, 52.
11.« Moeller van den Bruck : une stratégie de modernisation du conservatisme ou la modernité à droite », in Revue d'Allemagne, janvier-mars 1982, p. 132.
12.Cf. Die moderne Literatur in Gruppen und Einzeldarstellungen, vol. 5 : Mysterien, Schuster u. Loeffler, Berlin 1899, pp. 12-23.
13. Art. cit., p. 134.
14. Germany's New Conservatism. Its History and Dilemma in the Twentieth Century, Princeton University Press, Princeton 1957 et 1963.
15.Die moderne Literatur, éd. définitive, Schuster u. Loeffler, Berlin 1902, p. 440.
16.Ibid., p. 608.
17.Hedda Eulenberg, Im Doppelglück von Kunst und Leben, Die Fähre, Düsseldorf 1952, p. 7.
18.Cf. Paul Fechter, Menschen und Zeiten. Begegnungen auf fünf Jahrzehnten, Gütersloh 1949, p. 330.
19. Сын Мёллера ван ден Брука, Петер Вильгельм Вольфганг, умрет от пневмонии в возрасте двадцати одного года, незадолго до кончины своего отца.
20.Die Deutschen, vol. 1 : Verirrte Deutsche, J.C.C. Bruns, Minden 1904, p. 142.
21.Die Deutschen, vol. 5 : Gestaltende Deutsche, J.C.C. Bruns, Minden 1907, p. 33.
22.Das Théâtre français, Schuster u. Loeffler, Berlin 1905, p. 78.
23.Die Zeitgenossen. Die Geister - Die Menschen, J.C.C. Bruns, Minden 1906, pp. 3-5.
24.Ibid., p. 8.
25.Ibid., p. 118.
26. F.M. Dostoiewskij, Sämtliche Werke (unter Mitarbeiterschaft von Dimitri Mereschkowski), 22 vol., R. Piper & Co., München 1905-15. Второе издание выйдет в 1922 году. Издания Пипера вновь будут выпущены серией в 1950 году, но без предисловия Мёллера ван ден Брука. О концепции и о реализации этого проекта см. воспоминания издателя: Reinhard Piper, Vormittag. Erinerrungen eines Verlegers, Piper, Müchen 1947, pp. 406-416. Cf. aussi F.M. Dostoiewskij, Politische Schriften, hrsg. von Dimitri Mereschkowski u. Moeller van den Bruck, trad. E.K. Rashin, R. Piper & Co., München 1917.
27. Чтение Достоевского не могло не повлиять на антисемитизм части немецких правых. На эту тему см. David Goldstein, Dostoïevski et les Juifs, Gallimard, 1976. О влиянии Достоевского в Германии в начале века см. также Leo Löwenthal, « Die Auffassung Dostojewskis im Vorkriegsdeutschland », in Zeitschrift für Sozialforschung, 1934, 3, pp. 343-382.
28. См. наше введение к Ernst Niekisch, « Hitler - une fatalité allemande » et autres écrits nationaux-bolcheviks, Pardès, Puiseaux 1991, pp. 7-56.

Продолжение следует...